Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый - Пётр Фёдорович Алёшкин

общества, обратились с ходатайством к губпродкому о выдаче им семян для засева полей, обратив внимание на близость весенней распутицы и необходимость срочно получить семена. Долгое время ответа не поступало – разрешение на вывоз семян из ближайшего ссыпного пункта было получено только тогда, когда дорога уже испортилась и не представлялось возможности вывезти семена. Чекистская сводка заканчивалась явным пессимизмом: «по—прежнему деревня погружена в беспросветную тьму, освоившись с новой жизнью и порядками, снова начинает почти поголовно выгонку самогонки и ее истребление»[502]. Сообщения органов ЧК по—прежнему фиксировали враждебное отношение крестьянства к продовольственной политике власти (Владимирская губерния), «скверное» (Тверская), «подавленное» и «глухонеприязненное» (Рязанская), «самое нежелательное» (Воронежская), «отрицательное», «глухой скрытый ропот» (Ярославская, Тамбовская губернии), «ненадежное» (Вятская)[503].

Объяснение крестьянских умонастроений отражено в письме крестьян Курбанской волости Кадниковского уезда Вологодской губернии в 1920 г. на имя Ленина: «Мы, крестьяне—труженики, середняки и бедняки, не были никогда ни буржуями, ни спекулянтами – барышниками, ни пьяницами, ни карманниками, ни лентяями—паразитами, как высший класс, так и низший. За которого теперь Вы заступаетесь, и жизненное государственное переустройство которым Вы теперь вверяете. Мы всю жизнь работали неустанно, не покладая рук, и мы, только мы несли на своих плечах тяжести и нужды государственные и общественные. Богачи изворотливо откупились от несения государственных и общественных налогов, а с лентяев нечего брать, которые от лености бросили свои земли и хозяйства, ничему хорошему не научились, поборничеством, воровством, картежничеством занимались и всецело жили нашими же трудами. И вот таким—то людям Вы дали доверие и власть. Сидя у власти на местах, они не старались и не стараются поднять и улучшить трудовой уровень народа, а только и делают, что грабят, отнимают нажитое тяжелым упорным трудом и бережливостью. Ведь эти лентяи—горланы обижают и бедняка—труженика. Они своим разгильдяйством и разнузданностью озлобили всех нас против Вас. Ведь от Вас все это исходит. Почему Вы заступаетесь за лентяев и прохвостов, а нападаете в лице их на нас, тружеников. Мы, крестьяне, труженики—середняки и труженики—бедняки, обращаемся к Вам и просим Вас не отнимать у нас труд и заставить лентяев – барышников работать, так как они богаче нас физической силой и молодостью.

Мы просим Вас заставить их принудить работать, потому что нравственное влияние бесполезно к ним применять (басня: кот и повар). Заботного по характеру нечего принуждать, он сам придумает работу. Возьмем для примера 4 семейства в дер. Некрасова: первое (Кулихиной) имеют три надела земли и семь здоровых, сильных людей – работников, бросили землю и дом и шляются и побираются миром; другое семейство (Костюненок) имеют 2 человека семьи (51 г.), не имели земли и дома, взяли в корчаму у первых брошенную землю, унавозили, и наработали хлеба; третья семья (Соловьевы) имеют на три надела земли 7 человек сильных работников, живет дома, картежничает и лежебочит, не имеет ни скота, ни хлеба; четвертая семья (Образцова) женщина имеет на руках малолеток деток и стариков, сама пашет землю и за все остальное берется; и что же: Кулихин и Соловьевы считают себя бедняками, а Костюненко и Образцову считают буржуями; пришли и обобрали у них хлеб и скот – коров и лошадей, потому наложили на них контрибуцию и всю подать (государственный налог). Примеров таких столько, сколько людей. А если внимательнее присмотреться, детальнее поразобрать жизнь людей, то эти лентяи—бедняки тысячу раз богаче нас. Ведь достояние крестьянина скапливается бережливостью. Вот где же тут справедливость? Нет ее»[504].

Сообщения о сопротивлении крестьян весной 1920 г. поступали в Москву со всех сторон – из Вятской, Воронежской, Курской, Орловской, Пензенской, Смоленской, Тульской и других губерний. На первом месте по активности борьбы были крестьяне Уфимской, Вятской, Пермской, Екатеринбургской губерний, где хлеб выметали «под метлу». Вновь поднялась волна дезертирства, давшая за январь—июнь 1920 г. 1 093 тыс. человек, а добровольная явка дезертиров уменьшилась в два раза[505]. По данным ЦК по борьбе с дезертирством, в первые две недели 1920 года были задержаны 36 097 дезертиров, добровольно явились 29 871. Властям удавалось задержать лишь незначительную часть дезертиров: так, на учете только в одной Владимирской губернии в январе 1920 г. числилось 37 186 дезертиров. В начале лета в Тверской губернии насчитывалось 8,5 тыс. дезертиров, в Тамбовской – 35 тыс.[506]

Волна восстаний нарастала. В феврале—марте 1920 г. восстания разгорелись в Тульской губернии (Крапивенский, Богородицкий, Чернский уезды), Воронежской (Острогожский, Алексеевский, Богучарский, Павловский, Калачский, Валуйский), Самарской (районы Абдулино, Глуховская, Покровская, Новотроицкое, Тураево, Бакташево), Пензенской (Ижморское, Ушинское), Уфимской губернии[507]. Достаточно было одной искры, чтобы вспыхнули волнения. В селе Большие Ижморы Пензенской губернии поводом восстания стала мобилизация подвод для вывоза дров на железную дорогу. 22 февраля 1920 г. в деревнях Ижмора и Ушинково крестьяне разоружили отряд из 35 красноармейцев, отобрали пулеметы, разграбили ссыпные пункты, убили райпродкомиссара и одного из представителей местной власти. На ликвидацию восстания был брошен комбриг 11—й бригады с отрядом из 400 штыков, 26 сабель, трех пулеметов. Из Троицка послали дополнительно отряд из 142 штыков. Любой повод мог стать последней каплей крестьянского терпения. Так, в одном случае продармейцы отбирали хлеб и сваливали его в кучу на снег на глазах крестьян, что вызвало сильное возмущение и послужило сигналом к выступлению[508].

В то время, как наиболее сознательная и идейная часть сельских коммунистов ушла на фронт, погибала в боях с белыми, в далеком тылу, особенно в деревне многие местные советские и партийные работники, не выделявшиеся уровнем образования и умением управлять, формировали в крестьянской среде негативный моральный облик представителя новой власти: пьянствовали и вели разгульный образ жизни, вымогали у крестьян деньги и продукты, брали взятки. Особое возмущение в крестьянской среде вызывали репрессивные акции со стороны карательных отрядов. В июле—августе 1920 г. на почве недовольства продразверсткой произошло восстание крестьян и казаков Бухтарминского края Семипалатинской губернии под лозунгами: «Долой коммунистов! Да здравствует Советская власть! Да здравствует свободная торговля!». Восстание было жестоко подавлено советскими отрядами[509].

Тяжелая продовольственная обстановка усугубилась природными катаклизмами – жаркое засушливое лето 1920 г. привело к пожарам, охватившим в июле—августе большую часть России. В результате стихийного бедствия страна понесла огромные убытки: пожаром были уничтожены целые села, огромные площади леса. Особенно пострадали Тверская, Московская, Новгородская, Калужская, Ярославская, Вологодская, Нижегородская губернии. В ряде мест официальные власти попытались списать ущерб на происки кулаков, сознательные поджоги, но подобное обвинение прозвучало несерьезно: именно крестьяне, не надеясь на помощь властей, самоотверженно, порой рискуя жизнью, защищали родные края и собственное имущество от капризов природы.

К осени 1920 г. на фоне нарастания социальной и политической напряженности в стране еще более усилилось негативное настроение крестьян в отношении власти: «враждебное» (Омская, Воронежская, Вятская, Челябинская, Томская, Тобольская, Иркутская губернии), «неудовлетворительное» (Астраханская, Оренбургская), «недоброжелательное» (Казанская, Самарская), «неопределенное» (Уфимская губерния). Недовольство крестьян объяснялось низкими (твердыми) ценами, отсутствием товарообмена, острым недостатком предметов первой необходимости (соли, спичек, керосина, мануфактуры), «выкачками хлеба»[510]. По оценке ситуации местными органами ВЧК, крестьяне не желали реставрации власти вроде Колчака, против которой сами же боролись, но хотели, чтобы представители Советской власти были бы подлинными представителями народа. Апеллируя к власти, крестьяне заявляли: «Мы Вас видим тогда, когда Вам нужен хлеб и солдаты,… а если нет, то пришлете карательную экспедицию…»[511].

В деревне росло недовольство крестьян политикой Советской власти. В определенной мере напряжение сдерживалось ожиданием победы над Врангелем, окончанием войны и наступлением мирной жизни: крестьяне роптали, но терпеливо переносили разверстку и повинности, надеясь на справедливую жизнь в мирных условиях. Кроме хлебной разверстки устанавливались разверстки мяса, масла, яиц, молока, картофеля и других продуктов. Все виды производства в сельском хозяйстве взаимосвязаны: нельзя произвести мясо, молоко, яйца, масло, если нет фуража и нечем кормить домашних животных. Власти этот объективный фактор не волновал. Нормы для питания крестьян, а также домашних животных устанавливались явно недостаточные, полуголодные, но ведь крестьянам надо было заниматься тяжелым физическим трудом, эксплуатировать рабочий скот. Власти не могли обеспечить сохранность продовольствия